Экая сволочь! 19 января 1989 г.

XXX

Сегодня утром я вышел во двор. Мне надоело рисовать розовые причуды. Признаться, с детства я искал в этом мире такое, чтобы пальцы ощущали и таяли, а душа становилась крепче.
Воздух встретил меня пощечиной. Я схватил его в ярости — между пальцев полилась липкая слизь.
Кирпич. Шершавый.
Известка. Плитка. Стекло. Хрупкое.
Асфальт чем-то напомнил нашу жизнь.
Возня в земле ничего не дала. Попадались все камешки да стекляшки. Сама же земля рассыпалась, словно боялась рук моих. Я покопался еще немного, но уткнулся в бетон.
Стало темнеть. Я пытался поймать это. Ну, как объяснить... Черт
знает, но от него веяло теплом и мягкой прохладой. Мягкой прохладой. Я гонялся по двору, бесконтрольно размахивая руками, пока совсем не стемнело и стало холодно.
Я сел. И понял, что нашел. Трава! Как просто! Я провел по ней рукой. Мягкое, подумал и поймал себя на мысли, что боюсь поцарапаться.
на машинке отстукивал Маяковский — ... во
что-то мягкое, женское... Да-да, женское... Впрочем, не будем. Не будем.
Я увидел, вернее, мраморный парапет. Как будто сама нежность разлилась по камню!
Я бросился к нему. Нет, к ней! Холодный и красивый, холодная и красивая, с разливами мутных красок.
В отчаянии схватившись за голову, я тупо смотрел в воду. И не сразу понял, что в нее можно окунуться. И она будет облегать тебя всего.
Вы правы, вода отнюдь не мягка, пальцы не тают соприкасаясь (ощущают ли?) и душа не крепнет, но разве мрамор способен облегать тебя всего? И женщина — о, как бы я этого хотел — не может облегать тебя всего.
Впрочем, не будем. Не будем.
И я бросился в воду, на лету предчувствуя погружение.
Я стоял метрах в двадцати и спокойно наблюдал, как прыгнул с парапета. Подождал, пока в груди улеглась неестественная легкость, и подошел к воде. Ошибкой было бы думать, что я утонул. Я разбился. Кисти рук были переломаны, а голова лежала в крови.

ноябрь 1987 г.